Никифор Романов сын Черниговский участвовал на стороне Речи Посполитой в Смоленской войне, в ходе которой попал в русский плен.
«Взят де он под Новым Городом Северским и сослан на Вологду в тюрьму. И ноне де он в Польшу идти не хочет, а хочет служить государю на Вологде с черкасы. А с роспроса сказался черкашенин Брягильского повету. А хочет служить государю, в Литву идти не хочет». Домой Никифор особо не рвался: принял русское подданство и, прельстившись тремя рублями да сколькими-то аршинами сукна в год, вступил в первый в России гусарский и рейтарский полк. Правда армейские казнокрады кинули с деньгами и Никифор со товарищи сделали ноги. Поймали. Ржунимагу: на Руси нашлось только три комплекта « ножного железу» на пятерых беглецов, да и те пришлось срочно заказывать у кузнеца! Беглецам предложили отправиться в Сибирь, на выбор: в цепях или вольными казаками. Выбор был очевиден.
Въехал в Сибирь Никифор простым казаком-черкашенином , успев перед этим жениться. Отличился во многих схватках с непокорными туземцами и всякими прочими лиходеями на Енисее, побывал на Байкале и Лене со сбором ясака. Бравого толкового казака приметили, пожаловали в десятники и перевели в новообразованное Илимское воеводство.
Попав в далёкий Илимск, что на Лене-реке, Никифор быстро поднялся: мужик был правильный, уважаемый, крутой но справедливый. Стал приказчиком над несколькими деревнями, проявил себя толковым администратором. Организовал свою «бригаду»: ну а как иначе собирать налоги и выколачивать ясак с подчинённых туземцев и землепашцев, далеко не самых покладистых и смиренных людей. Да и местные периодически бунтовали против «крыши», и лихие люди баловали. Дважды разбойники пытались порешить Никифора персонально: крепко он мешал «гулящим» людишкам. К пятидесяти годам дослужился до пятидесятника. Понапрасну никого не обижал, даже не давал в обиду Илимскому воеводе Обухову. Собственно с воеводы-то всё и началось...
Беспредельничали чиновники в те времена в Сибири так, что нынешние дела - не дела: так, детские шалости. Сибирские начальнички даже породили в тогдашней юриспруденции новый термин: «заворуй»: это как же надо было отличаться на фоне обычного для тех времён казнокрадства и мздоимства! Никифор не раз прилюдно собачился с Обуховым, а тот терпел: бригада у Черниговского была серьёзная, покруче зажравшихся воеводиных «заворуйчиков». Но в один прекрасный день воевода доигрался: приплыл по реке на ярмарку, набеспредельничал там как последний отморозок, арестовал Черниговского зятя, владевшего питейным заведением и осмелившегося потребовать оплатить счёт. Ну а в довершение всех безобразий ещё и покусился на Никифорову жену. Тут уж Никифор нестерпел и лично набил Обухову морду. Черниговские, обидевшись за своего шефа, и местные мужики, припомнив причинённые обиды, наваляли обуховским и освободили корчмаря. Воеводу с его людьми посадили на дощаник (речное судно) и велели плыть отсюдова подобру поздорову. На том и закончилось бы: дело-то обычное для тех времён и мест, но… Обухову утереть бы юшку да смолчать, ну или подождать пока отплывёт подальше и тогда уж рот раззявливать… Черниговские вмиг взлетели на дощаник и порубали всех в капусту. Кто конкретно пришиб Обухова – неизвестно: катили на Никифора или его сына но не доказали, вроде как кого другого сыскали. Вобщем, приключился мятеж местного значения.
Пока добрые люди доносили по начальству, пока начальство отписало в Москву, пока гонец плёлся от кабака до кабака… Никифор, сообразив что за убийство воеводы и невольный мятеж головы ему не сносить, собрал своих казаков, примкнувших крестьян и иеромонаха Гермогена с кучей образов, да и метнулся в Приамурье. Ну пограбили по дороге, не без этого, жрать-то надо: но всё в рамках тогдашних представлений о порядочности, обошлось без обычных для тех мест смертоубийств. На Амуре Никифор возродил заброшеный разбойный казацкий городишко Албазин, основал несколько деревень. Так, в 1665 году, русские в третий раз пришли на Амур.
а.JPG
б.JPG
в.JPG
г.JPG
д.JPG